Вторая причина взлета автофикшна — в утверждении им права на любой голос,
на свободное обращение с канонами литературы, поэзией и прозой, вымыслом
и правдой. Можно сказать, что именно в автофикшне литература перестает быть формализованным искусством и начинает подчиняться только своим законам.
«Я становлюсь автором потому, что я пишу, а то, что я пишу, делает меня автором».
Что почитать: «Лето» Аллы Горбуновой — одновременно личный дневник, хроника
жизни во время коронавируса, журнал современной ведьмы и лаборатория писателя.
В этом произведении нет даже намека на сюжет: в нем жизнь течет нелогично (как она, собственно, и течет на самом деле), поэтому текст можно читать с любого места, как книгу гаданий или дневник. В одном месте героиня подробно описывает, как она качается на качелях, в другом — размышляет о том, что такое жизнь. Память, магия, страхи, сны и летние дни сливаются в этом тексте воедино, отменяя все законы литературы
и реальности.
Третья причина — откровенность, которая не прячется за конвенциями стыда.
В современном женском автофикшне поднимаются темы, невозможные не только
в литературе, но и в публичном поле в целом. Характерно, что об этом говорят именно женщины, чей опыт (прежде всего телесный) до сих пор не воплощен и осмыслен
в полной мере.
Что почитать: «Голод» Светланы Павловой — обезоруживающе откровенный роман
о булимии, хроническом стрессе и нереалистичных стандартах красоты. Героиня живет внешне привлекательной жизнью (работа, ипотека, деньги, романы), но за изнанкой инстаграммного благополучия кроется разрушенное здоровье и самооценка, неумение принимать себя и свое тело. Это роман о том, как важно есть еду — и не есть себя при этом.
Еще два важных романа: «Рана» Оксаны Васякиной рассказывает о том, как похороны матери становятся поводов для разговора о себе, своем теле, своих желаниях и обидах. В «Ране» героиня освобождается от условностей, чтобы сказать «весь мир — это взгляд, направленный на меня», принимая невиданную свободу и огромную ответственность.
«Рассказы» Натальи Мещаниновой — тяжелый опыт признания в том, что даже самое ужасное детство и бессмысленная юность все-таки являются частью тебя. Взросление
в российской глубинке в 90-е — едва ли достаточно приятное воспоминание, которое можно сделать предметом изящной словесности. Мещанинова и не делает: ее проза хлесткая как пощечина, наполненная триггерами и отвратительными подробностями.
Но именно поэтому такая литература уже перестает быть литературой и работает
с самым живым, ноющим и незалеченным, что есть в каждом из нас.